Каждый день священники исследуют Закон, без конца распевая сложные сутры. Но, возможно, перед этим им стоило бы научиться читать любовные письма?
Глубокий порез на руке заживает. Почти зажил. Но шрам останется.
Я не могу себя заставить притронуться к клавишам пианино. Или написать новую песню...
Потому что последний раз я потянулся душой к тем черно-белым ступенькам, над которыми - вечнозеленая гирлянда с серебряными колокольцами. Я был один. Сначала я сыграл маленькую прелюдию, потом - Старую Сказку, потом - собственную истерику. Звуки вылетели наружу через балконную дверь и, наверно, кого-нибудь убили. Я за ними не следил.
Потом - сгиб локтя, внутренне-теплый и нежный. А потом мне надо было ехать, и все казалось легким. До умопомрачения.
На следующий день случился мой страх. Самый главный. С того времени я не могу играть.
Пальцы стопорит. Слова горят где-то совсем уж глубоко. И не вырываются наружу, как раньше.
Вылечите?..
А вообще-то одна песня ожила точно. Снег. Который я посвятил Аэмэнне по его приходу. Снег ожил...да...
Я не могу себя заставить притронуться к клавишам пианино. Или написать новую песню...
Потому что последний раз я потянулся душой к тем черно-белым ступенькам, над которыми - вечнозеленая гирлянда с серебряными колокольцами. Я был один. Сначала я сыграл маленькую прелюдию, потом - Старую Сказку, потом - собственную истерику. Звуки вылетели наружу через балконную дверь и, наверно, кого-нибудь убили. Я за ними не следил.
Потом - сгиб локтя, внутренне-теплый и нежный. А потом мне надо было ехать, и все казалось легким. До умопомрачения.
На следующий день случился мой страх. Самый главный. С того времени я не могу играть.
Пальцы стопорит. Слова горят где-то совсем уж глубоко. И не вырываются наружу, как раньше.
Вылечите?..
А вообще-то одна песня ожила точно. Снег. Который я посвятил Аэмэнне по его приходу. Снег ожил...да...